Начать думать – это начать себя подтачивать. Точнее и не скажешь. Находясь в таком подточенном состоянии, становишься очень уязвим. Тогда просто равнодушного тона собеседника может быть достаточно, чтобы вызвать обвал накопившихся обид и усталости, которые до поры до времени пребывали как бы в подвешенном состоянии.
Усталость. Однообразность мира абсурда, замкнутая цепь событий: утреннее вставание, суета, общественный транспорт, работа в конторе, обед, работа в конторе, транспорт, еда, привычные развлечения, сон. Усталость накапливается, и вдруг возникает подсвеченное удивлением
вопросительное «Зачем?». Усталость пробуждает сознание, и то, что делалось механически
без особых затруднений, становится невыносимым.
Декорации рушатся.
Еще ступенью ниже нас ждет ощущение нашей чужеродности в мире – мы ощущаем, до чего он «плотен», заметим, насколько камень нам чужд, как он неподатлив, с какой силой природа, самый пейзаж может нас отрицать. В недрах красоты залегает нечто бесчеловечное, и все вокруг – эти холмы, это ласковое небо, очертания деревьев – внезапно утрачивает иллюзорный смысл, который мы им приписывали. Первобытная враждебность мира доносится до нас сквозь тысячелетия. Мир ускользает от нас, он становится самим собой. Декорации, замаскированные нашей привычкой , предстают такими, каковы они на самом деле.
Люди тоже источают нечто бесчеловечное. Иной раз, в часы особой ясности ума, механичность их жестов, их бессмысленная пантомима делает каким-то дурацким все вокруг них.
Человек говорит по телефону, его не слышно, зато видна его мимика, лишенная смысла, – и вдруг задаешься вопросом: зачем он живет?
Тягостное замешательство, невольная растерянность при виде того, чем мы являемся на самом деле, тоже обнаруживает абсурд.
©Прости меня, Камю.
